адепт тлена и безысходности
"Хочешь, я ради тебя всех их убью" (с)
Со стороны - всё равно невозможно не проникать, не проникаться, не включаться в тебя, не вплетаться, даже если ты невольно пытаешься скрыться. Я смотрю и вливаюсь, заполняя собой твои лёгкие, а ты думаешь, что ты - это всё ещё ты, но я уже слишком пронизываю тебя, чтобы можно было остаться собой.
Воспоминания о словах тают, от них остаётся лишь отзвук испытанной эмоции, её послевкусие без данных и фактов, только трепет сердца. Воспоминания застывают этим трепетом, наслаиваются друг на друга, но возвращение к ним переполнено остротой настоящего.
Перемешанные, запомненные, усвоенные общественные устои перекраиваются в тебе с тем, как ты хочешь, как только и умеешь видеть. Но ты не думаешь, давно не думаешь о выстроенных тобой ограничениях, и они стираются, и их размытые контуры сливаются в причудливый узор, потерявший всякую геометрическую точность.
Ты хочешь убивать за кого-то с таким же пылом, как и просто наслаждаться, и этот инстинкт защиты густым синим мазком разбавляет красную, огненную ярость и переплетается с тонкими извилистыми бордовыми линиями удовольствия. Я перемешиваю эти линии, заставляя их рассыпаться брызгами, и в том, как ты вздрагиваешь и в том, как откликаюсь я, есть что-то от садомазохизма и что-то от поклонения.
Ты хочешь подарить целый мир, но ты и есть мир, и мне не нужна дорога, усеянная трупами, даже если они танцуют диковинный танец и в их мёртвых глазах отражается луна.
Мне нравится, когда удовольствие в твоих и моих жилах щекочет в такт.
Со стороны - всё равно невозможно не проникать, не проникаться, не включаться в тебя, не вплетаться, даже если ты невольно пытаешься скрыться. Я смотрю и вливаюсь, заполняя собой твои лёгкие, а ты думаешь, что ты - это всё ещё ты, но я уже слишком пронизываю тебя, чтобы можно было остаться собой.
Воспоминания о словах тают, от них остаётся лишь отзвук испытанной эмоции, её послевкусие без данных и фактов, только трепет сердца. Воспоминания застывают этим трепетом, наслаиваются друг на друга, но возвращение к ним переполнено остротой настоящего.
Перемешанные, запомненные, усвоенные общественные устои перекраиваются в тебе с тем, как ты хочешь, как только и умеешь видеть. Но ты не думаешь, давно не думаешь о выстроенных тобой ограничениях, и они стираются, и их размытые контуры сливаются в причудливый узор, потерявший всякую геометрическую точность.
Ты хочешь убивать за кого-то с таким же пылом, как и просто наслаждаться, и этот инстинкт защиты густым синим мазком разбавляет красную, огненную ярость и переплетается с тонкими извилистыми бордовыми линиями удовольствия. Я перемешиваю эти линии, заставляя их рассыпаться брызгами, и в том, как ты вздрагиваешь и в том, как откликаюсь я, есть что-то от садомазохизма и что-то от поклонения.
Ты хочешь подарить целый мир, но ты и есть мир, и мне не нужна дорога, усеянная трупами, даже если они танцуют диковинный танец и в их мёртвых глазах отражается луна.
Мне нравится, когда удовольствие в твоих и моих жилах щекочет в такт.